Д. Ястржембский. Дверями Троицкого храма
Протоиерей Руф Александрович Поляков
Подмосковный летописец. – 2012, №4. С. 48-55

«Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое»

С. 48: Закрытая в 1920 году Троице-Сергиева лавра ожила в 1946-м. В Великую субботу ее колокола возвестили о первом богослужении в Успенском соборе. В том же году 22-летний фронтовик Руф Александрович Поляков, получивший множество боевых наград и потерявший в танковом сражении ногу, поступает в Богословский институт в Новодевичьем монастыре, открытый еще в 1944-м, при возрождении московских духовных школ. Около 1947 года, в качестве вновь учреждавшихся Московской духовной семинарии и академии, институт переводят в возобновленный Троице-Сергиев монастырь, и семинарист Руф Поляков вскоре знакомится с будущей своей «матушкой», юной прихожанкой Ольгой Медведюк.

Родился Руф Александрович в Свердловске, как раз в том самом году, когда город получил это имя вместо былого «Екатеринбурга». Династии священников в его роду не было, но отец был человеком глубокой веры – семья посещала величественную церковь Вознесения Господня, и, учась в обыкновенной советской школе, мальчик впитал родительскую религиозность. Окончание школы омрачила начавшаяся война. Юноше не исполнилось восемнадцати лет, когда его призвали в армию и направили в Челябинское танковое училище.

Участвуя в боях, сержант Поляков прошел на танке от Волги до венгерского озера Балатон. За голенищем всегда носил крест и уповал на Бога. Однажды, оказавшись в храме, получил священническое благословение. Но еще более важным событием, понятым им позднее как некий знак, стала находка, которой кто иной в то время, может, и не придал бы значения. Ему попались на земле – а он собрал и сохранил – вырванные из книги листки с текстом Евангелия, причем на русском языке, хотя дело было уже в Венгрии, и едва ли не накануне рокового для танкиста сражения.

С. 49: В марте 1945 года войска 3-го Украинского фронта должны были сдержать контрнаступление мощной немецкой группировки юго-западнее Будапешта, между озерами Веленце и Балатон. В районе города Секешфехервар было сосредоточено огромное количество военной техники, в том числе танков, которых, кстати, у немцев насчитывалось там вдвое больше, чем у нас. Плотность противостояния, по воспоминаниям Руфа Александровича, была такова, что не оставалось места для маневра. В ожесточенном бою танк Полякова был подбит прямым попаданием – весь экипаж, кроме него самого, погиб.

Тяжелое ранение и, как результат, потеря ноги вывели молодого сержанта из строя. Впрочем, война уже заканчивалась, и внезапно наступившая мирная жизнь заставляла его по выздоровлении задуматься о дальнейшем поприще в совершенно новых, небывалых еще для него после школы условиях. Ему исполнялся только двадцать один год, он вернулся домой хотя и заслуженным фронтовиком, но инвалидом... Необходимость определиться и религиозность мировоззрения привели Руфа Полякова к владыке Товии Остроумову, епископу Свердловскому и Челябинскому – человеку удивительной судьбы и душевных качеств, который еще до революции получил и семинарское, и археологическое образование, а в годы репрессий отсидел шесть лет в лагерях и лишь в 1943-м был выпущен на свободу. Итогом общения с ним явилось архипастырское благословение на поступление в Новодевичий Богословский институт.

Не меньшим сокровищем, чем знания – причем еще более, может быть, утверждающим в вере, – обогатила студентов-семинаристов завязавшаяся в институте и семинарии дружба. Большинство из них были участниками войны и недавно вернулись с фронта. А подобных им людей, с подобным внутренним миром, тогда и не было почти – то есть семинаристов-фронтовиков, которых Господь сохранил в страшных испытаниях, которые, уцелев в перевернувших душу ужасах сражений, пришли к вере и пошли учиться в единственное на весь Союз духовное учебное заведение. В этом узком кругу, наверное, и не могли не складываться дружбы, продолжавшиеся потом всю жизнь.

Так, очевидно, уже при знакомстве однокашников выяснилось, что с отцом Кириллом, архимандритом и братским духовником Троице-Сергиевой лавры – а тогда тоже семинаристом, Иваном Дмитриевичем Павловым, – отец Руф находился в Венгрии в составе фактически одной и той же армии, в то же время и примерно в тех же местах. Даже обращение обоих сержантов произошло через найденное Евангелие, только Павлову дано было обрести святую книгу еще раньше, среди развалин одного из сталинградских домов – потом, читая, он также всегда держал ее при себе.

Должно быть, именно участие отца Кирилла в обороне Сталинграда сделалось главной причиной рождения легенды, что он-то и был защитником знаменитого «дома Павлова». Но этот столь важный в тактическом отношении дом освободил и затем, вместе с присланным в подкрепление взводом, отстоял его однофамилец – старший сержант Яков Федотович Павлов. К моменту кончины героя в 1981 году отец Кирилл уже давно, с 1965 года, являлся братским духовником и все более, видимо, становился известен как продолжатель русских традиций православного старчества – в сочетании со сведениями об участии архимандрита в Сталинградской битве эта популярность также способствовала распространению мифа, что защитник легендарного дома не умер, а стал духовником Троице-Сергиевой лавры.

«Папа к нему ездил на исповедь, – вспоминает отец Сергий Руфович Поляков. – Всей семьей ездили. Раньше регулярные были контакты, встречи, ну а потом уже, по немощи, по старости...» Только в самые последние годы недуги крайне преклонного возраста свели постепенно на нет личное общение – но, конечно, не дружбу – между двумя замечательными пастырями.

Существует фотография, примерно второй половины 1950-х или начала 1960-х годов, на которой – очевидно в Лавре – сидят на лавочке иеромонахи Кирилл (Павлов), Тихон (Агриков) и Федор (Андрющенко), одетые в подобающие им клобуки и рясы, а с краешку от них – отец Руф Поляков, в мирских плаще и шляпе. Почему, подобно товарищам-семинаристам, он не продолжил учебу в духовной академии, не принял постриг? Может быть, его торопил остро нуждавшийся в образованных священниках епископ Товия? Или на решение повлияло, не проходившее и в течение многих последующих лет, желание вернуться на родину? Даже при справедливости этих предположений выбор дальнейшего жизненного пути в тот момент, думается, определялся другим, а именно сильным сердечным чувством, и чувством взаимным: окончив в 1950 году семинарию, Руф Поляков женился на дочери расстрелянного протоиерея Владимира Медведюка Ольге.

Матушка Варвара Дмитриевна поначалу горячо возражала против такого замужества дочери – разумеется, беспокоясь за нее, так как вполне испытала на себе, каким крестом в советское время мог обернуться брак со священником. Девушка, однако, осталась в своем намерении тверда, и вскоре молодые уехали на Урал – традиция возвращаться в ту епархию, из которой семинарист С. 50: был направлен на обучение, соблюдается в церкви очень давно. По рукоположении епископом Товией в сан иерея отец Руф начал служить в церкви Архангела Михаила города Кушвы.

Кушва, названная, как и Москва, по одноименной реке, прилепилась к знаменитой месторождением железа горе Благодать, которая, в свою очередь, получила имя при основании города, в 1735 году, от славного нашего историка и основателя Екатеринбурга Василия Никитича Татищева, управлявшего тогда казенными уральскими заводами. О кушвинской церкви во имя Михаила Архангела пишут, что это единственный в городе храм, переживший годы богоборчества и при советской власти не закрывавшийся. Здесь батюшка с матушкой Поляковы начали самостоятельную семейную и приходскую жизнь – отец Руф служил, матушка Ольга, как говорят, помогала на приходе. Здесь родились их старшие сын и дочь – ныне протоиерей Сергий, настоятель церкви Живоначальной Троицы в Воронцове, и матушка Анна, супруга протоиерея Александра Дасаева, настоятеля московских же храмов во имя Воскресения Христова в Сокольниках и Спаса Нерукотворного Образа в Перове (Гирееве).

Безусловно, для детей семьи Поляковых авторитет отца-священника имел исключительный вес, и помощь отцу в храме играла впоследствии огромную воспитательную роль, однако влияние матери – и, надо думать, не без молитв священномученика Владимира – всегда являлось особенным.

«Мама, – отвечает на вопрос о ней отец Сергий, – была и остается заботливой матерью, любящей женой, человеком глубоко церковным, и она, естественно, с детства впитала все то, что давал ей ее отец – присутствовала на богослужениях, пела, читала... Она не получила никакого систематического образования. В ее ситуации это было невозможно, нереально. Но мама – очень начитанная, очень глубокая христианка. Она прекрасно знала и знает до сих пор церковный устав. Она несколько лет была певчей, псаломщицей. Она тонкая, умная, мудрая, с прекрасным голосом, замечательная хозяйка, любящая – до сих пор мама для нас идеал, конечно».

Поэтому было совершенно нормальным, что на восточном склоне Уральского хребта материнского сердца не покидало беспокойство за младенцев. Для того, кто не родился в Сибири, ее климат может ощущаться как очень нездоровый, а горная промышленность добавляла к этому пыль и гарь своих рудников и заводов. Приходилось задумываться о возвращении в родные для Ольги Владимировны московские края, с которыми к тому же не ослабевали многочисленные родственные и дружеские связи. Молодой семье пошли навстречу, и прошение о переводе в Московскую епархию было удовлетворено.

В марте 1953 году скончался священник Покровской церкви под Истрой, в Покровском-Рубцово, – бывшей усадьбе и селе, переименованном советской властью в поселок Пионерский. Почивший настоятель храма, протоиерей Михаил Павлович Радугин (1884-1953), священствовал, как значится на его надгробии за алтарем, тридцать лет, из которых по меньшей мере около двадцати – в Покровском-Рубцово. Церковь его не была закрыта даже в самые страшные годы гонений и войны, даже во время военных действий и двухнедельной немецкой оккупации. Среди всех опасностей батюшка не прекращал служб, в холод или распутицу ходил с требами к больным и умирающим. Так как чуть ли не на весь Истринский район действующими оставались только этот храм да Троицкий в селе Троицком, то часто случалось ходить довольно далеко.

С. 51: На место отца Михаила и был назначен отец Руф. Приехав в Рубцово, он застал своего предшественника еще не отпетым и не погребенным – отпевал его и хоронил на церковном погосте.

С. 52: Окрестности города Истры, как и многие места в Подмосковье – в частности, на волоколамском направлении, – кое-где до сих пор хранят, а в первое послевоенное десятилетие просто-таки являли на каждом шагу следы упорных и кровопролитных боев 1941 года. В Покровском-Рубцово каждый квадратный метр был буквально усеян пулями, снарядами, оружием, касками... То здесь, то там постоянно находили останки защитников столицы – вероятно, и оккупантов тоже. Естественно, в подмосковных районах сражений не редкость памятники советским воинам, погибшим в Московской битве. Нередко эти памятники стоят и над братскими захоронениями наших солдат. Однако вряд ли можно найти еще одно такое место под Москвой, чтобы там, как в Покровском-Рубцово, братская могила и монумент героям Великой Отечественной находились на церковном кладбище, на территории храма, рядом с могилами служивших в нем батюшек.

А ведь как это хорошо, логично и уместно! Но как же получилось такое в эпоху коммунистического атеизма? Объяснение простое. Инициатива создания мемориала принадлежала новому настоятелю Покровского храма – отцу Руфу Александровичу Полякову. И как участник сражений, и как священник он не мог остаться равнодушным. Он считал своим долгом объединить односельчан, чтобы достойно почтить память тех, кто «душу свою положил за други своя». К голосу батюшки-фронтовика прислушались – подключились и председатель сельсовета, и жители поселка.

Действовали сразу в трех направлениях. Во-первых, было организовано братское захоронение находимых на территории храма и в его окрестностях останков советских бойцов – что на пьедестале памятника отражено в надписи на главной, центральной табличке: «Здесь похоронены воины Советской Армии павшие в боях с немецко-фашистскими захватчиками в 1941 году». Во-вторых, конечно, велись хлопоты по установлению самого памятника. И в-третьих – что имело для людей особенную важность – был предпринят сбор сведений о погибших в битве под Москвой и вообще на войне родственниках и соседях, в результате чего и на лицевой стороне, и на торцах пьедестала были помещены мраморные доски с фамилиями, званиями и датами гибели более чем двухсот красноармейцев, погибших в 1941-1944 годах.

С тех самых лет, когда ставился этот памятник, когда отец Руф начал служить и поселился в Покровском-Рубцово, они с матушкой Ольгой и поныне живут рядом с Покровским храмом, в нескольких шагах от церковной ограды, метрах в ста к востоку от алтаря. «Сначала, – рассказывает отец Сергий Поляков, – они с мамой снимали квартиру, а потом купили часть дома, что-то к нему когда-то пристраивали и так до сих пор в этих халупах, в этих хибарках живут». Из чувства заботы и беспокойства о престарелых родителях отец Сергий немного преувеличивает – домик их, пусть и правда, небольшой, неказистый, все же ощущается удивительно уютным, давно обжитым и еще, как говорят, намоленным.

Между домом Поляковых и церковью, внутри ограды, на погосте, в 1981 году обрела место упокоения вдова священномученика, матушка Варвара Дмитриевна Медведюк. Невдалеке от ее могилы – надгробия священников Покровской церкви. Надписи на них подобны своеобразной летописи храма.

Что же касается семьи Поляковых, то около 1957 году она вновь переехала на Урал, в Верхотурье – возобладала тяга отца Руфа в родную Сибирь. Между тем все верхотурские монастыри и храмы были в то время закрыты, включая самый знаменитый, ныне возрожденный, С. 54: Свято-Николаевский мужской монастырь с грандиозным Крестовоздвиженским собором, уступающим обширностью лишь храму Христа Спасителя и Исаакиевскому собору. В городе действовал только маленький кладбищенский храм во имя Архангела Михаила, единственная не закрывавшаяся там в советские годы церковь, где и начал было священствовать отец Руф.

Мечте обосноваться на родине помешала болезнь старшего сына. У шести-семилетнего Сережи Полякова вдруг настолько упало содержание гемоглобина в крови, что не помогали даже переливания крови в московской Филатовской больнице. Тогда еще не знали о тщательно скрывавшейся страшной аварии – взрыве ядерных отходов в Озерске (Челябинске-40), произошедшем 29 сентября 1957 года. Поднятые в воздух радиоактивные вещества выпали на протяжении трехсот километров от места взрыва – по направлению ветра. И хотя Верхотурье оказалось в стороне от этой зоны, фрагментарный разнос радиации по региону мог происходить самыми различными путями...

Перед очередным переливанием крови врачи предупредили, что если и на этот раз не последует улучшения, нужно готовиться к худшему. Однако чудо произошло, и мальчик начал поправляться. Разумеется, он нуждался в дальнейшем наблюдении врачей и присутствии матери. Семья получалась разделенной, и отец Руф принимает решение вернуться в Подмосковье. Отныне его служение будет связано исключительно с подмосковными селами и храмами, в том числе Троицкими в селе Троицком.