Система Orphus

Назад

Зеленская Г. М. Елеонская часовня в Новом Иерусалиме
Карточка Никоновские чтения в музее «Новый Иерусалим». – М, 2005. С. 233-245

С. 233: Елеонская часовня – утраченная в 1930-х годах и потому мало изученная святыня Нового Иерусалима, находившаяся к востоку от Воскресенского монастыря на расстоянии «в четверть версты». В ХVIII-ХIХ веках Елеонская часовня считалась сооружением Патриарха Никона. Это было обусловлено только одним обстоятельством – надписью на каменном Кресте внутри часовни.

В советский период профессор М. А. Ильин высказал гипотезу о том, что Елеонская часовня наряду с Богоявленской пустынью (скитом) Патриарха Никона была первой каменной постройкой Нового Иерусалима. Данное мнение основывалось, преимущественно, на типологическом сходстве часовни с ее палестинским первообразом – часовней Вознесения Господня («Стопочкой») на горе Елеон к востоку от Иерусалима.

Сомнение в ранней датировке Елеонской часовни было высказано в начале 1980-х годов научным сотрудником Московского областного краеведческого музея (так именовался тогда музей «Новый Иерусалим») Н. М. Савко (1947-1995). Исходя из близости ордерных колонок Елеонской часовни колонкам Святых врат и башен крепостной стены Воскресенского монастыря, сооруженной в 1690-1694 годах, Н. М. Савко относила строительство часовни к концу XVII века. Интерес к Елеонской часовни проявляли архитекторы и реставраторы. Об этом свидетельствуют проекты восстановления утраченного памятника, выполненные М. М. Ващенко (1981) и Е. Г. Мильхер (2003).

Причины, побудившие вновь обратиться к истории Елеонской часовни, связаны с публикацией сведений о Крестовоздвиженской часовне, сооруженной в 1687 году близ Нижегородского Вознесенского Печерского монастыря. Прототипом часовни в Нижнем Новгороде послужила Елеонская часовня, что позволяет уточнить датировку Ново-Иерусалимской святыни. Кроме того, данная тема имеет в настоящее время не только академическое, но и практическое значение, поскольку существует реальная возможность восстановить и Елеонскую часовню в Истре, и Крестовоздвиженскую часовню, тоже снесенную в 1930-х годах, в Нижнем Новгороде. Данная работа ставит целью осмыслить изобразительные и письменные источники, относящиеся к Елеонской часовне, в свете современных знаний о строительной истории Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря.

Письменные источники XVII века, описывающие освящение первого деревянного монастыр-ского храма (1657 год), пребывание Патриарха Никона в Воскресенском монастыре (1658-1666 годы) и его погребение в храме Воскресения Христова под Святой Голгофой (1681 год), говорят только о Кресте на Елеонском холме и не упоминают о часовне.

В жизнеописании Патриарха Никона, составленном его клириком Иоанном Шушериным, Крест на Елеоне впервые упомянут в рассказе об отъезде Патриарха Никона из обители на церковный Собор 1666 года: «Святейший же Никон Патриарх <...> изыде вон из келлии <...> и <...> братия вся провожаху его со слезами от монастыря даже до Креста, еже есть противу монастыря, на месте, нарицаемом горе Елеонстей. У Креста же Святейший Патриарх, сотворив молитву <...>, благословение и прощение братии подав, пойде в путь свой».

Вторично Иоанн Шушерин упоминает Елеонский Крест, повествуя о погребении Святейшего Никона 26 августа 1681 года: «Во утрий же день рано приидоша с телом Блаженнаго Троицкий архимандрит Викентий и поставиша гроб прямо монастыря у честнаго Креста, иже водружен с подписанием, благоволением Благочестиваго Царя Алексия Михайловича и благословением Святейшаго Никона Патриарха, во знамение их общия любви и совета, к начинанию обители святыя и именованию, еже есть Новый Иерусалим; о сем бо свидетельствует С. 234: самое то писание, еже йа каменном Кресте высечено литерами по-славянски».

Как видим, в данном эпизоде Елеонский Крест и надпись на нем связываются с памятью об основании Воскресенского монастыря и с наименованием его Новым Иерусалимом. Далее Иоанн Шушерин описывает крестный ход из Воскресенского монастыря «ко святому Кресту, идеже Блаженнаго гроб стояше <...> и абие дошедше честнаго Креста <...> священными руками вземше гроб с телом Блаженнаго и несше в монастырь священницы на главах».

Следующее после погребения Патриарха Никона значительное событие в истории Нового Иерусалима – освящение Воскресенского собора, совершенное 18 января 1685 года. Монастырское «Сказание об освящении великой каменной церкви Воскресения Христова» упоминает каменный Крест на Елеоне при описании встречи и проводов царской семьи боярином П. В. Шереметьевым, который «встречал Великаго Государя, прошед Крест каменной за слободою», а провожал – «от святых врат к горе ко Кресту каменному, где надписание о сем месте, прозванном Новым Иерусалимом». Таким образом, в «Сказании» дважды упоминается каменный Кресте на Елеоне, но ничего не говорится о часовне.

Примечательно, что оба вышеприведенных источника подчеркивают значение памятной надписи на Елеонском Кресте. Подробно развивает эту тему и монастырский стихотворный «Летописец» архимандрита Никанора, настоятеля обители с 1686 по 1698 год: «Ясно бо о обители сей описую, О велицей же и церкви зде ознаменую, Господа Иисуса Христа Воскресении Глаголю же о начатии и о свершении. ...-го году [Святейший Патриарх Никон] здати нача Древянную первее церковь, ту и сконча. Еще правившу ему престол Патриарший, Апостолския святыя церкви бе старший, Шествие творя в сей монастырь Воскресенский, Бе бо с ним [и] Собор Священный Архиерейский На освящении еси храма древяннаго, Еже есть Воскресения си тридневнаго. Освящению бывшу месяца июня Оного же седмонадесятого си дня. И бе ту Царь Благоверный на освящении, Боляра и весь Сигклит царский в приобщении; Абие по освящении храма того Иде Царь со Святейшим окрест монастыря сего, Радуяся и славя Христа Бога о сем, Таковое дело наченшем здати в месте сем. Христа Бога в помощь Святейши призывает, Еже вящшее здание начати желает. И дошедшима има горы Елеона, Лавры сея к востоку бе прямо Сиона, Места сего на широту пространства зряше Сюду и сюду, и возлюбиста е вящше, Абие Царь благочестивый сице рече, Имя монастырю сему тако нарече: Новый Иерусалим монастырь Воскресенской, Яко же и древний Иерусалим Палестинской, Да будет звание се обители вечно, Имя бо то и святаго града бе честно. Руки своея писанием изобрази, Царь благочестивый мнение всем отрази, Иже глаголют, яко Никон сам прорече: Еже Новый Иерусалим, [тако бо] царь нарече. То писание Патриарх в ковчежец вложи, Ради вечнаго благословения положи. Настоящаго лета от мироздания [… месяц … октября] Крест водрузи от Христова воплощения […]. И свидетельствует о сем той водруженный Оный крест на горе Елеоне каменный. Крест той писмены подписан в показание, Во знамение всем чтущим и в познание. Аще кто хощет истинно о сем уведать, Сам да идет на Елеон гору, [ту] да видит».

Мы приводим надпись по тексту, высеченному в последней четверти XVII века на белокаменных плитах, установленных в арочном проеме заложенного западного «всхода» на Святую Голгофу близ южных врат Воскресенского собора. В «Летописце» ясно и недвусмысленно сказано, что Патриарх Никон водрузил Крест на Елеоне 18 октября 1657 года. Последним событием, описанным в виршах, является освящение храма Воскресения Христова 18 января 1685 года. По-видимому, «Летописец» написан вскоре после этой даты, но не ранее 1686 года, когда архимандрит Никанор, чье имя и сан названы в акростихе, был избран настоятелем обители.

Комплекс процитированных источников дополняет монастырская опись 1685 года, составленная сразу после освящения Воскресенского С. 235: собора. Именно в ней приводится полный текст надписи на Елеонском Кресте: «Водрузися святый Божественный крест Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа на сей горе Елеоне, от востока прямо лавры святаго живоносного Воскресения на святом Сионе благословением Великаго Господина и Государя Никона, святейшаго архиепископа царствующаго великаго града Москвы и всеа Великия и Малыя и Белыя России патриарха, того ради, понеже тишайший великий государь царь и великий князь Алексей Михайловичь, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, будучи в зачатии лавры сеа на освящении храма святаго живоноснаго Христова Воскресения древянаго и, по освящении церкви, походя окрест монастырского основания, и дошед сего места, возшед на него и посмотря сюду и сюду, на широту пространства полнаго, и возлюби е, и нарече имя монастырю Новый Иерусалим и честныя своея руки писанием изобрази, его ж патриарх в ковчежец сребрен вложи, в вечное благословение в лавре святаго Воскресения положи. Лета ..., а от еже по плоти Рождества Бога Слова ..., октября в ... де[нь]».

Данная редакция надписи относится, по нашему мнению, к первой половине 1680-х годов. Она не соответствует традиционной формуле «исторической летописи», которая помещалась по благословению Патриарха Никона на «святых вещах» Нового Иерусалима и других патриарших монастырей. Для примера достаточно вспомнить следующие «летописи»: на окладе Иверской иконы Пресвятой Богородицы из Иверского Валдайского монастыря (1656 год); на подножии Кийского Креста из Крестного монастыря на Кий-острове (1656 год); на окладе образа Господа Вседержителя с припадающими святителем Филиппом и Патриархом Никоном (1657 год); на пяти колоколах Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря (1660-е годы).

Надпись на Елеонском Кресте отличается от «летописей» на перечисленных предметах отсутствием канонической формулы, где обычно указывалось, что данная «святая вещь» изготовлена «во царство» или «при державе» такого-то государя и при таком-то настоятеле. Патриарх Никон в своих исторических подписях упоминал, как правило, и царевичей, сыновей царя Алексея Михайловича. В надписи на Елеонском Кресте к традиционной формуле можно отнести только начало: «Водрузися святый Божественный крест <...> благословением Великого Господина и Государя Никона <...> патриарха». Далее следует развернутое повествование об обстоятельствах наречения Воскресенского монастыря Новым Иерусалимом, после чего говорится о событиях, не связанных с водружением Креста: речь идет о письме государя Патриарху Никону, которое тот положил в серебряный ковчежец «в вечное благословение». Завершается надпись датой, которую в равной мере можно отнести и к водружению Елеонского Креста, и к освящению деревянного монастырского храма.

В целом же эта надпись, частично рифмованная, близка приведенным выше цитатам из сочинения Иоанна Шушерина и «Летописца» архимандрита Никанора. Она, безусловно, могла послужить источником для обоих авторов, но это не дает оснований относить ее ко времени Патриарха Никона14. По нашему мнению, известная нам редакция текста на Елеонском Кресте была написана в период завершения строительства Воскресенского собора. Водружение же Креста совершено Патриархом Никоном 18 октября 1657 года. Вероятно, Крест имел первоначальную «историческую летопись», возможно, частично вошедшую в новую редакцию текста.

Содержание известной нам надписи на Елеонском Кресте свидетельствует, в первую очередь, о стремлении исторически обосновать наименование Новый Иерусалим по отношению к Воскресенской обители. Как известно, в 1666 году Собор русских архиереев присудил «монастырь Воскресения Христова Новым Иерусалимом не именовати и не писати, а именовати и писати его сице: «монастырь Воскресения Христова, по образу церкви Иерусалимския, или: монастырь Новый Воскресения Христова». Зане пишет мудрый монах Максим Грек: яко един есть Иерусалим на земле и едина земля иудейская <...>, второе, яко люди народа Российскаго зело блазнятся, сущи невежди, о имени монастыря Новаго Иерусалима. <...> И того не подобает писати, ниже именовати монастырь он Св. Христова Воскресения Новым Иерусалимом».

Стремление вернуть монастырю его имя, освященное великим замыслом устроения С. 237: Российской Палестины, характерно для историографии Нового Иерусалима второго (1679-1685) и третьего (1686-1698) строительных периодов, когда перед учениками и последователями Патриарха Никона стояла задача не только завершить, но и оправдать начинания своего духовного отца и учителя. Примечательно, что надпись на Елеонском Кресте называет всего одну причину его водружения – желание Святейшего Патриарха отметить место, где царь Алексей Михайлович назвал Воскресенский монастырь Новым Иерусалимом. Вместе с тем, Крест имел значение Поклонного Креста, который устанавливался обычно в Древней Руси на высокой точке при подъезде к городу. Кроме того, Елеон в Подмосковной Палестине уже в конце 1650-х – начале 1660-х годов связывался со священными воспоминаниями о Вознесении Господнем. Об этом свидетельствует сооружение в южной части Елеона, в деревне Котельниково на берегу Истры-Иордана, деревянной церкви Вознесения Христова, после чего деревня была переименована Патриархом Никоном в село Вознесенское. Соединить разные значения вершины Подмосковного Елеона могла именно часовня, построенная над памятным Поклонным Крестом по образцу палестинской часовни Вознесения Господня. Несомненно, этот замысел мог принадлежать и самому Патриарху Никону, но его архитектурное воплощение несет на себе печать другого времени.

Первый по времени известный нам схематический рисунок Елеонской часовни в Новом Иеру-салиме относится к концу XVII столетия. Из более поздних изображений выделяются точностью и высоким профессионализмом литографированные С. 238: акварели архитектора и художника-графика Н. А. Мартынова (1822-1895), предназначенные для публикации в изданиях «Русская старина в памятниках церковного и гражданского зодчества» (М., 1849) и «Подмосковная старина» (М., 1889). Почтовые открытки и фотографии конца XIX – первой трети XX века позволяют утверждать, что часовня не подвергалась существенным перестройкам и вплоть до разрушения сохраняла свой первоначальный облик.

Подробное описание Елеонской святыни было сделано в первой половине XIX века Н. М. Снегиревым. Те же сведения с незначительными дополнениями повторены в монастырской описи 1875 года. Опираясь на изобразительные и письменные источники, отметим главные особенности этого уникального памятника русской истории и архитектуры.

Часовня была построена из кирпича и представляла собой восьмигранник, увенчанный шатром. Первообразом сооружения послужила, несомненно, палестинская часовня, отмечающая место Вознесения Господня, и подробно описанная в «Проскинитарии» иеромонаха Арсения (Суханова): «...на самом верху горы (Елеон – Г. З.) здание великое, была церковь, а ныне разорена, токмо стены стоят якобы двор; а на середине того двора теремец каменный осмерик, сиречь осмь стен; всякая стена от угла до угла по великому саженю и на всех стенах своды сведены якоб подзоры мрамором белым, а на углах по странам по столбику мрамору белаго, итого 14 столпов, и сводом сведен якоб шатер. Двери, имиже входят, с запада, а другие были с востоку, и те закладены; мост вымощен мрамором». Общий вид и план часовни Вознесения находятся среди рисунков палестинских святынь, выполненных в 1596 году Бернардином Амико и гравированных в начале XVII веке. Эти гравюры были, несомненно, известны строителям Воскресенского монастыря.

Ново-Иерусалимская часовня, близкая палестинской в плане, является, как и Воскресенский собор по отношению к храму Гроба Господня в Иерусалиме, преображенным подобием первообраза. Это относится не только к завершению, но и к основанию Елеонской часовни. Если прототип имеет снаружи на каждой грани восьмерика полуциркульные ниши во всю высоту стены, то в Новом Иерусалиме ниши занимают верхние две С. 239: трети от общей высоты основания часовни. Исключение составляет лишь западная грань, где ниша служит дверным проемом.

По-иному сравнительно с прототипом оформлены и углы граней часовни. Н. М. Снегирев замечает, что здесь «выделяются тонкие колонки из белого камня с базами и капителями; оне увенчаны кронштейнами пирамидальной формы, раскреповывающими карниз. Колонки имеют снизу на третьей части своего утонения валики. В стульях пьедесталов впадины расписаны по темному фону, равно как кронштейны, раскреповки карниза и самый карниз; фриз состоит из высеченных в камне херувимов и орнаментов».

Добавим, что пирамидальные кронштейны имеют трехлепестковое завершение. Что касается колонок, то, как видно на некоторых фотографиях, они были кирпичными. Фриз же состоял, по-видимому, из изразцов. Вероятно, Н. М. Снегирев принял керамику за резьбу по камню по причине сплошной закраски изразцов масляной краской. Можно предположить, что изразцами были украшены и пьедесталы колонок. По крайней мере, их орнаментика близка изразцам пьедесталов керамических колонок из керамического убранства «великой церкви» Воскресения Христова.

«Над осмериком часовни, – пишет далее Н. М. Снегирев, – возвышается каменный шатер, крытый окрашенным в зеленую краску железом с валиками из жести. На поверхности шатра в два ряда глухие окна с фронтонами. Верх его увенчивается круглою шейкой с небольшою главкою, над коей водружен четырехконечный крест на полумесяце. Ступенчатый вход в часовню с запада. В пятах купольного свода связи положены крестообразно. Там изображено Вознесение Господне, на обеих сторонах по шести апостолов».

В этом отрывке самым интересным является упоминание о глухих окнах шатра. На одних фотографиях часовни наличники с треугольными фронтонами обрамляют нарисованные оконные рамы; на других же снимках видно, что оконные проемы уходят вглубь кладки. Думается, окна были все-таки световыми, однако шатер имел внутри свод, на котором и помещалось изображение Вознесения Господня. Неизвестно, однако, на какой высоте свод располагался. Этот вопрос требует дальнейшего изучения.

С. 241: Внешний вид и конструктивные особенности часовни не оставляют сомнения в ее ориентации на еще один прототип – Кувуклию Гроба Господня, причем Кувуклию Нового Иерусалима второго строительного периода, когда над Гробом Господним «вместо дву древянных теремков был сделан осмигранный шатрик каменной». Грани шатрика покрывали «таблицы» (вероятно, медные) с текстами воскресных тропарей всех восьми гласов; «над тем четыре оконца продолговаты, над ними маковочка невелика». Не известно, были ли эти «оконца» световыми, но покрытие Елеонской часовни повторяло, несомненно, шатровое покрытие Кувуклии Гроба Господня, возведенное в первой половине 1680-х годов и обусловленное, в свою очередь, сооруженным тогда же каменным шатром над ротондой.

Что касается Нижегородской часовни, то ее шатер лишен и окон, и каких-либо украшений, кроме гуртов на стыке граней. Внутри, однако, он был открыт на всю высоту. В Новом Иерусалиме возведение свода над восьмериком основания объясняется, возможно, желанием уподобить пространство интерьера Елеонской часовни палестинскому первообразу.

Архитектурные особенности позволяют отнести сооружение Елеонской часовни к третьему строительному периоду истории Нового Иерусалима. К сожалению, нет пока сведений о том, была ли часовня в данный период расписана внутри и снаружи, подобно Кувуклии Гроба Господня. Однако вполне возможно, что ниши на ее гранях, обрамленные валиком, изначально предназначались для живописных изображений, поскольку их оформление напоминает ордерную «архитектурную ячейку» нижнего яруса изразцового иконостаса Успенского придела Воскресенского собора. Вероятно, в более позднее время над нишами с росписями были устроены полукруглые «подзоры с городками», благодаря чему грани часовни получили сходство с киотами для икон.

Н. М. Снегирев замечает, что «вся стенопись в часовне, назидательная и важная по своему содержанию и цели, произведена усердием архимандрита Аполлоса». В истории Воскресенского монастыря было два настоятеля с этим именем. Один из них, архимандрит Аполлос (Байбаков), управлял обителью с 1786 года до 5 июня 1788 года, когда был рукоположен в епископа Орловского. Другой архимандрит Аполлос (Алексеевский) нес послушание настоятеля в Новом Иерусалиме с 7 марта 1821 по 19 февраля 1837 года, после чего был переведен в Московский Ново-Спасский монастырь, которым управлял до 1851 года (скончался на покое в Ростовском Яковлевском монастыре в 1859 году).

Оба настоятеля принадлежали к славной плеяде ученого монашества и внесли свой вклад в изучение истории Воскресенского монастыря. Архимандрит Аполлос (Байбаков), умерший 14 мая 1801 года в сане епископа Архангелогородского, известен как автор многих духовных сочинений, в том числе – неопубликованного труда «Исторические достопамятности о начале и произшествиях Ставропигиального Воскресенского монастыря, нареченнаго Новым Иерусалимом». Архимандрит Аполлос (Алексеевский) написал книгу о Патриархе Никоне, выдержавшую несколько переизданий. Оба иерарха могли быть составителями иконографической программы стенописей Елеонской часовни, но думается, что Н. М. Снегирев имел в виду архимандрита Аполлоса (Алексеевского), которого С. 242: хорошо знали его современники и, особенно, – любители старины. Упоминая почившего архипастыря Аполлоса (Байбакова), он не назвал бы его архимандритом без необходимых уточнений. Это не означает, конечно, отсутствия стенописей в часовне до 1820-х годов.

Программа наружных росписей была призвана, по словам Н. М. Снегирева, «напечатлеть в памяти зрителя лица и деяния Ветхаго и Новаго Завета, имеющия отношение к Елеону». Описание ученого несколько расходится с данными монастырской описи 1875 года. На гранях стен внутри часовни были изображены, по словам Н. М. Снегирева, «подвиги Искупителя в Иерусалиме».

На своде часовни было изображено Вознесение Господне, ниже, на трех сторонах, – двенадцать апостолов, с написанными при каждом Членами Символа веры. На четвертой, западной стороне, обращенной к Воскресенскому монастырю, помещалось изображение Креста, состоящего из пятнадцати восьмиконечных звезд, с надписью по концам: «Сим побеждай». Это, согласно церковному преданию, тот «светосиянен звездами» Крест, знамение которого увидел на солнце император Константин Великий37. По сторонам Креста в клеймах были написаны лики святых мучениц Татианы (справа), Екатерины и Агриппины (слева).

На дверных откосах помещались изображения основателей Нового Иерусалима: царя Алексея С. 243: Михайловича и Патриарха Никона в схиме. Государь держал в руке хартию с надписью: «О Всечестнейший Кресте! Ты Божественная победа, ты соделование нашего спасения, ты верным одоление и божественным жертва, поющия тя сохрани!..». На хартии Святейшего Никона была начертан тропарь из Песни 7-й Канона из службы Происхождения честных древ Животворящего Креста Господня: «Яко одушевленному, тебе припадаю и взываю, Кресте мой Пресвятый, ты ми просвети ум, слух, устне, язык, дыхание, очи к путем в царствие, в царствие Христово»38. Эти надписи повторяли тексты на хартиях царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона, изображенных на иконе «Поклонение Кийскому Кресту», которая находилась, согласно монастырской описи 1875 года, в притворе Успенского придела Воскресенского собора.

На восточной стороне часовни располагались две иконы, написанные на досках: Вознесение Господне с клеймами (справа) и Божия Матерь «Иверская» с изображением внизу молящихся царя Алексея Михайловича и Святейшего Патриарха Никона в сопровождении надписи, повторяющей надпись на каменном Елеонском Кресте. Иконы помещались в деревянных рамах с резными колонками.

Главной святыней Елеонской часовни был водруженный в середине ее каменный Крест. Сведения о нем, приведенные и Н. М. Снегиревым и в описи 1875 года, дополняют друг друга. На основании процитированных источников XIX века вычисляются следующие параметры Елеонского Креста: Каменная подставка: длина и ширина – 137,7 см; высота – 39,6 см. Крест: высота – 265,8 см; ширина – 55 см; толщина – 17,6 см. (1 аршин = 71,12 см; 1 вершок = 4,445 см. (Таблица для перевода русских мер в метрические и обратно. М., 1921)).

На фотографии начала XX века в открытый дверной проем на западной грани часовни виден Крест с Распятием на фоне большого каменного Креста. Нижние перекладины двух крестов «развернуты» в обратные стороны. Если на западной стороне каменного Креста правый конец нижней перекладины поднят вверх, то на деревянном он опущен вниз (Данное наблюдение принадлежит иерею Дмитрию Шмелеву).

Таким образом, обе стороны каменного Поклонного Креста осмыслялись как лицевые. Одна из них была обращена на восток, и это не случайно. Первоначально, когда Крест стоял под открытым небом, паломники, идущие в монастырь по московской дороге, видели его на фоне восточных Святых врат обители и восточного фасада строящегося Воскресенского собора.

Западная и, по сути, оборотная сторона каменного Креста, стала лицевой благодаря помещенному на ней Голгофскому Кресту с Распятием. К сожалению, неизвестно, когда и в какой технике был выполнен этот Крест. Известно только, что поновляли его – художники. В 1781 году живописец Прокофий Цыганов сообщал в своем прошении настоятелю Воскресенского монастыря епископу Сильвестру (Страгородскому): «По резолюции вашего преосвященства Правлением показанныя мне живописныя работы, а именно <...> на Гелеонской горе распятие все навсе почти вновь вычинено».

С. 244: Историческая «летопись» на Кресте приведена М. Н. Снегиревым и в описи 1875 года без существенных разночтений с описью 1685 года. Характерно, однако, что перед датой: «лета 7166» писцы XIX века знак препинания не поставили. Подчеркнем еще раз, что данной редакции надписи присуща неточность смысла – особенность, характерная для памятников эпиграфики Нового Иерусалима второго строительного периода.

Сохранившиеся документы о поновлениях Елеонской часовни в XIX – начале XX веков позволяют уточнить некоторые детали ее живописного убранства. Так, летом 1851 года Воскресенский мещанин Василий Аполлинариевич Генкин, выполнявший живописные работы по заказу монастыря, произвел «окрашение снаружи стен на Елеонской часовни масляною краскою под мрамор». Это было в период настоятельства архимандрита Мелхиседека (Сокольникова), переведенного в Новый Иерусалим 26 марта того же года из настоятелей Московского Симонова монастыря. В 1852 году тщанием этого архимандрита был сделан рисунок «Несение тела Святейшего Патриарха Никона на погребение от Елеонской горы в Новоиерусалимский монастырь». В картинной галерее Воскресенского монастыря хранилось большое живописное полотно на эту тему, послужившее, вероятно, образцом для рисунка, выполненного как оригинал для литографии. Неизвестный художник изобразил похоронную процессию, которая направляется от Елеонской часовни в Воскресенский монастырь, представленный в авторской реконструкции на 1681 год – с деревянной оградой и главным собором без крестов. По-видимому, часовня уже в XVIII веке воспринималась как символ Ново-Иерусалимского Елеона.

В конце XIX – начале XX веков стенописи в часовне поновлялись мастерами из художественной династии Строевых – монастырских служителей, трудившихся в обители более столетия. Так, Степан Иванович Строев в 1870 году возобновлял и «поправлял» живопись «на Елеонской часовне снаружи и внутри оной», в 1880 году – золотил Крест и снова возобновлял росписи, в 1889 году – «поправлял» образа. Его сын Михаил Степанович Строев в 1902 году возобновлял в Елеонской часовне «7 наружных картин, 2 картины на дверях с изображением архангелов», «поправлял» картины «с изображением Патриарха Никона, царя Алексея Михайловича и Елеонской горы», «исправлял» иконы внутри часовни. В 1909 году он «выполнил» (возможно, написал заново) живописные картины «Патриарх Никон» и «Царь Алексей Михайлович» для Елеонской часовни.

Святые места Нового Иерусалима всегда были связаны с Воскресенским монастырем не только историей, но и богослужебной жизнью. В XVII веке дважды в год: в праздник Вознесения Господня и 20 июля, в день памяти святого пророка Илии, совершался, согласно монастырскому уставу, крестный ход из обители в церковь села Вознесенского. Процессия выходила из Святых врат монастыря и шла на восток к Елеонской часовне, откуда сворачивала к югу, где на высоком берегу реки Истры, переименованной в Иордан, находился храм Вознесения Христова.

В XVIII столетии подобный крестный ход сохранил по Промыслу Божию жизнь многих тысяч людей. В то время, когда духовенство и богомольцы ушли с иконами и хоругвями из Воскресенского монастыря на Елеон, обрушился каменный шатер над ротондой Гроба Господня. «Сие падение было 1723 года 23 мая в самой день Вознесения, после литургии, когда здесь по причине ярманки бывает превеликое стечение народа, и когда все множество народа пошли в крестный ход», – писал архимандрит Аполлос (Байбаков).

В XIX веке крестный ход совершался из Воскресенского монастыря именно в Елеонскую часовню, причем тоже дважды в год: в праздник Вознесения Господня и в неделю Всех Святых. Второй крестный ход, с молебном и освящением воды на Елеоне, был установлен «по усердию Московского Мещанского общества в воспоминание совершившагося в 1852 году 25-летия царствования в Бозе почившаго императора Николая Павловича».

Не удивительно, что Елеонская часовня стала символом Подмосковной Палестины. Ее изображения тиражировались литографиями и почтовыми открытками, а также иллюстрациями путеводителей по Воскресенскому монастырю, которые постоянно переиздавались.

Елеонская часовня была святыней, откуда паломникам, идущим или едущим из Москвы, открывалась поразительная панорама Воскресенского монастыря и его окрестностей. Достигнув Елеона, они чувствовали себя в центре Российской Палестины. Вдоль дороги, ведущей к С. 245: монастырю, стояли березы, напоминая о маслинах в Гефсиманском саде первообраза. Паломники, направляясь в Воскресенский монастырь от Елеона, символически повторяли путь Спасителя, шедшего из Вифании в Иерусалим на крестные страдания.

Глубокий символический смысл Елеонской часовни прекрасно выразил М. Н. Снегирев: «Богомольцы, лишенные возможности совершить странствование в древний Иерусалим, посещают Новый. На пути своем ко святому месту, они останавливаются здесь на Елеонской горе поклониться Кресту Господню, который напоминает им не одно время основания и имя основателя сего монастыря, но вместе и крестный путь Спасителя на земли, указанный истинным последователям слова Его: что "ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу... истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истинною"» (Ин. 4:21,23).

В заключение отметим значение Елеона для топографии Российской Палестины. Вся территория к востоку от Воскресенского монастыря символизировала эту святую гору. В XVII века здесь находились: Ново-Девичий монастырь, «нарицаемый Вифания», с церковью Входа Господня в Иерусалим, храм Вознесения Господня в селе Вознесенском и Елеонская часовня с Поклонным Крестом. Топонимика и топография святых мест Елеона, как и весь Новый Иерусалим, связывались в православном церковном сознании не только с евангельской историей и палестинскими святынями, но и с образами Царства Божия. Так, в повести о видении Козмы игумена, помещенной в Прологе под 5 октября, повествуется об одном благочестивом муже, удостоившимся видеть жилище святых в горнем мире, по которому его сопровождали святые апостолы Андрей и Иоанн.

«Я приведен был своими путеводителями на место, называемое Елеон, где росло безчисленное множество деревьев, и под каждым была сень, – рассказывал он. – Тут было также множество людей, и многие были известны мне. Одни из них воспитывались при дворе царском, другие были простыми гражданами, некоторые земледельцами, и иные иноками. Все эти, известные мне, были уже умершие. Когда я хотел разспросить подробно о видимом мною месте, Апостолы предварили меня и сказали: Ты желаешь знать, что есть сей великий и прекрасный Елеон и что все, что ты видишь в нем? Знай, что он есть дом Отца небеснаго, в котором обители многи суть. И эти обители всем разделяются, смотря по их благочестию и по мере добродетелей».

Святыни Ново-Иерусалимского Елеона, как и всей Российской Палестины, были образом Царства Небесного, где «обителей много» (Ин. 14: 2), и в этом их вневременное, непреходящее значение.

Назад

2012-2016 © Краеведческий проект «Утраченный Божий Дом». Cтудия дизайна «VoltStudio».
Допускается свободное копирование и распространение материалов без их искажения с условием ссылки на данный ресурс.

Яндекс.Метрика