Д. Ястржембский. Дверями Троицкого храма
Протоиерей Руф Александрович Поляков
Подмосковный летописец. – 2013, №1. С. 60-69

«Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое»

С. 60: О судьбах наших церквей хочется сказать незамысловатым стишком: «У каждого храма – своя драма». Это не говоря уже о трагедиях разрушения. Как было чудом выжить в боях Великой Отечественной – ощущение чего стало, наверное, одним из краеугольных камней веры отца Руфа, – так было чудом для церкви уцелеть, не оказаться взорванной, разобранной или просто закрытой и поруганной в 1920-1960-е годы. Рассудок отказывается понимать, почему – и люди, и церкви – одни уцелели, другие нет.

Например, в 1930-х годах была закрыта, а впоследствии лишилась своих завершений и к 1990-м превратилась в руины Казанская церковь в селе Марково – замечательный памятник архитектуры 1672-1680 годов, – лишь недавно отреставрированная в качестве храма при загородном подворье московского Покровского монастыря. А километрах в десяти от нее, в селе Малышево, совсем не старая, всего столетняя (то есть в 1920-1930-х – совершенно новая) деревянная церквушка во имя Николая Чудотворца – куда в 1958 году назначили служить отца Руфа Полякова – в советское время никогда не закрывалась. По крайней мере, официально.

Впрочем, в конце 1930-х и до самой войны был период, когда богослужения в Никольском храме не велись. Просто за отсутствием священников, которых всех репрессировали. Причисленный ныне С. 61: к лику новомучеников отец Иоанн Алешковский (1888-1938) был расстрелян на Бутовском полигоне. Церковь же – до того как в 1941-м в ней вновь начали совершаться службы – стояла с открытыми дверями и окнами. В нее приходили молиться по ночам, причем как из этой, так и из окрестных деревень. Никакой мерзавец не рискнул ее разорить или осквернить.

Свежа, верно, еще была память, как незадолго перед тем, в 1908 году, всем миром собирали деньги, как под храм с кладбищем три деревни, подававшие прошение о его постройке, выделили сообща по две десятины земли – каждая семья помнила свою лепту и ощущала церковь своей, созданной на собственные средства. В ноябре 2012 года в престольный, по одному из приделов, праздник бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана, Никольский храм отметил 100 лет со дня первой отслуженной в нем литургии.

Отец Руф священствовал в Малышеве четыре года. Его старшие дети успели закончить здесь начальную школу, а сам он тогда же, примерно в 1962-1963 годах, был возведен в сан протоиерея. Однако тогда же его коснулись и хрущевские гонения. В 1961 году на XXII съезде партии одной из важнейших идеологических задач была названа борьба с религией, а на июньском пленуме 1963-го провозглашен тезис, что религия является главным и даже единственным легально существующим в стране идеологическим врагом марксизма. «Врага» принялись уничтожать путем массового закрытия приходов. В сельской местности общины душились налогами, а уполномоченные чиновники после снятия священников с регистрации отказывались регистрировать тех, кто назначался на их место.

Казалось бы, ну что такое несколько месяцев перерыва в служении (именно так хрущевские меры отразились на биографии отца Руфа)? Но ведь, кроме тревоги неизвестности и забот о хлебе насущном, с новой силой оживали воспоминания о страшных событиях 1930-х. «Что если опять?!..» Такая мысль, конечно, не могла не пугать потерявших отца и мужа матушек Ольгу Владимировну и Варвару Дмитриевну. Между тем, в 1964 году Н. С. Хрущев был снят со всех постов, а Руф Александрович назначен настоятелем Рождество-Богородицкой церкви в бывшем имении Никольское-Трубецкое (ныне город Балашиха, ул. Трубецкая, 52). Ситуация стабилизировалась. Шесть следующих лет служения проходят в этом храме.

С. 62: Богородицкая (Свято-Никольская) церковь в судьбе отца Руфа Полякова была предпоследней. Позитивисты назовут совпадением, суеверы – мистикой, а верующие – волей Божией тот удивительный факт, что самым ярким, самым значительным и, главное, венчающим деянием для священников этой династии являлось и продолжает являться служение в храме Троицы Живоначальной. В Троицкой церкви села Язвище настоятельствовал последние три года своей жизни – до последнего ареста и расстрела – священномученик Владимир Медведюк. Его зять, протоиерей Руф Поляков, почти четверть века, до самого своего ухода на покой, посвятил служению в Троицких храмах поселка Троицкого. Наконец, разве оставит уже когда-нибудь ради другого прихода свою Троицкую церковь в Воронцово сын Руфа Александровича, протоиерей Сергий Руфович Поляков – церковь, принятую им двадцать три года назад как настоятелем в виде безобразных руин и его стараниями снова обретшую благолепный облик святого храма?

По во второй половине 1960-х юноша Сережа Поляков только оканчивал школу, продолжал жить с родителями в Пионерском (Покровском-Рубцове) и когда – очевидно, на престольный праздник – случалось ездить в Троицкую церковь Троицкого, долго вместе с матерью шел пешком от Манихино. «Почему так далеко? Почему не построят еще одну станцию?» – спрашивал мальчик, а матушка Ольга отвечала, что, дескать, папа об этом уже хлопочет...

В Троицком служил тогда довольно пожилой батюшка, отец Михаил. Живя в Москве, он также ездил в свою церковь до Манихино, откуда также ходил пешком, что было ему уже не очень легко. Человек тихий, не напористый, да и не имевший нужных связей, отец Михаил не рассчитывал на успех своих ходатайств, но посетовал на ситуацию отцу Руфу, с которым находился в хороших дружеских отношениях. Энергичный Руф Александрович, вдохновившись идеей открытия новой станции у поселка с Троицкими храмами, употребил для ее реализации весь свой авторитет заслуженного ветерана войны, с которым считались даже в партийных и властных структурах района.

То были уже годы меньшей нетерпимости к церкви, и лишний раз показываться на глаза коммунистам стало и для священников, и для храмов не так опасно. Между тем, вряд ли будет ошибкой считать, что именно некоторая затерянность в лесу и относительная безызвестность, малолюдность и малозначительность в качестве населенного пункта спасли в свое время Троицкое от разрушения его храмов и даже от их закрытия. В конце XVIII века крестьяне большого прежде села Троицкого (35 дворов) были переселены, и к 1800 году оно состояло только из церкви и дворов причта, то есть по дореволюционным понятиям превратилось в «Троицкий погост», что отмечено, например, на карте 1853 года. В «Списке населенных мест» 1859-го как не имевший постоянных жителей-крестьян погост не значился вовсе и по данным 1924 года в число С. 63: основных населенных пунктов волости включен не был – он прятался в отдельном перечне среди санаториев, колоний, артелей.

Если в 1920-х в Троицком проживало всего восемь мужчин и девять женщин, за которыми числилось 4 десятины земли и 2 лошади, то последующие десятилетия преобразили погост в обширный дачный поселок. И вот, в 1968 году его существование, рост и значение были отмечены появлением при нем железнодорожной платформы, причем совсем не по-советски получившей «религиозное» название, которое как бы даже декларировало местоположение станции вблизи двух действующих храмов – «Троицкая». А два года спустя настоятелем этих храмов назначают самого отца Руфа Полякова, чьи усилия перед тем в немалой степени способствовали открытию при поселке одноименной платформы.

Всякого, кто впервые узнает о Троицком или первый раз посещает его храмы, начинает, вероятно, занимать вопрос: как же сложилось, что в поселке (а прежде, как мы теперь знаем – даже не в селе, а на погосте) возникли целых две церкви и к тому же обе – с престолами во имя Святой Троицы?

Дело в том, что при всей своей скромной затерянности в истринских лесах и официальных списках Троицкий погост отнюдь не был местом, «забытым Богом и людьми». В XIX-м и начале XX века, вплоть до революции, о нем не переставали заботиться владельцы находившейся неподалеку Ивановской суконной фабрики – род Цуриковых и Поповых.

В частности, ампирную трехъярусную колокольню старого храма построил в 1850-х Павел Григорьевич Цуриков, известный благотворитель и храмоздатель, в некрологе которого подчеркивалось, что «ни одна постройка церкви в уезде не обходилась без его практических советов и обильной материальной помощи». Племянник Цурикова Сергей Максимович Попов, приняв в свои руки управление фабрикой – для рабочих которой он коренным образом улучшил условия жизни и труда, – перенял от дяди и покровительство Троицкому погосту. В 1889 году он основывает здесь церковно-приходскую школу, опекаемую им и впоследствии как попечителем, а в 1904-1913 годах строит новый каменный храм. Текст памятной доски в притворе, посвященный обстоятельствам этого строительства, хочется в качестве источника опубликовать здесь полностью:

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Сей Святый Храм в честь Святой Живоначальной Троицы основан 1904 года в 6-й день месяца июня усердием кандидата прав Директора товарищества Ивановской фабрики Сергея Максимовича Попова и других благотворителей; освящен 1913 года в Воскресный день 1-гo сентября в царствование Благочестивейшаго Самодержавнейшаго Великаго Государя нашего Императора С. 64: Николая Александровича, при святительстве же преосвященнейшаго Митрополита Московскаго и Коломенскаго Священно-архимандрита Макария и преосвященнаго Василия, Епископа Можайскаго и при настоятеле, строителе храма сего, иерее Василии Федоровиче Лебедеве».

Могила священника Василия Лебедева (1849-1931), настоятеля Троицких храмов и законоучителя местной церковно-приходской школы, находится на маленьком кладбище при старом деревянном храме, чуть к югу от алтаря. Вместе с ним была погребена его супруга – матушка Юлия, а также сын Александр. «При сем храме» батюшка – «застройщик храма Святой Троицы» – священствовал 55 лет. Об этом можно прочесть на прежней надгробной памятной доске – которая, впрочем, тоже оставлена на могиле, – а новый памятник, на котором значатся и все прежде погребенные, установлен в связи с последними захоронениями: Александра Сергеевича Лебедева (1924-2007), внука отца Василия, и его супруги Елены Ивановны (1929-2008).

Александру Сергеевичу, участнику в 1945 году штурма Кенигсберга и перехода Большого Хингана, довелось пережить самое страшное в 1941-м, в родном Троицком. Взявшие поселок всего на пару недель, немцы расстреляли его брата, а по самому Саше, тогда семнадцатилетнему парнишке, палили, развлекаясь, и только ранили. В апреле 1942-го он ушел на фронт– ему было за что лично ненавидеть врага.

«Строителем» храма, кроме отца настоятеля и благотворителя-храмоздателя, обычно также называют архитектора. Михаил Нилович Литвинов (1860 – после 1917), по проекту которого была возведена новая Троицкая церковь, с 1890-х годов С. 65: занимал должность смотрителя храма Христа Спасителя. Это делает понятным обилие в архитектуре и отделке сельского храма русско-византийских мотивов московского кафедрального собора и объясняет такую, например, деталь, как образ Господа Саваофа (Триипостасного Бога) на алтарном своде, выполненный по композиции академика А. Т. Маркова – как и роспись плафона главного купола в храме Христа Спасителя.

Одноименность старого и нового Троицких храмов указывает на то, что по освящении новой Троицкой церкви старую предполагалось разобрать. И действительно, так как об этом было, видимо, подано прошение в духовную консисторию, та, в свою очередь, в середине 1917 года обратилась за разрешением на разборку старинного здания в Археологическую комиссию. Но комиссия (до Февральской революции – «Императорская») на жалобы прихода, что старый храм стал «излишним», «тягостным по трате средств на содержание», и на утилитарное предложение использовать «лесной материал», из которого он построен, для отопления новой церкви ответила отказом. «Странно, – отмечалось на заседании, – что уничтожение старой церкви у нас нередко почитается благочестивым делом». Таким вот образом за месяц до Октябрьского переворота счастливо решилась судьба довольно древней, XVII века церкви, и именно так в результате сложилось, что в поселке оказалось целых два храма во имя Живоначальной Троицы.

Вместе с тем, как сообщается в ряде последних публикаций о Троицком, старый храм был в 1999 году переосвящен во имя преподобного Сергия Радонежского (бережно относясь к памятнику, церковь открывают сейчас только в день памяти святого и в Духов день, тогда как в новом храме службы совершаются постоянно, по субботам, воскресеньям и праздникам). Однако, как объясняет настоятель Троицких храмов отец Анатолий Игнатов, никакого переосвящения и официального переименования не было, а произошло примерно следующее.

К рубежу XX-XXI веков в епархии почти не сохранилось старых документов, отражающих историю строительства и существования древней церкви. Хранились они, главным образом, в Ново-Иерусалимском монастыре и погибли там во время войны. Для жителей же Троицкого и для посещающих его паломников всегда, как и теперь, было очень важно и значимо стойкое предание о посещении этих мест преподобным основателем Троице-Сергисвой лавры – бьющий недалеко от храма родник носит его имя и, как говорят, даже забил по его молитве. Место для церкви, по одному из вариантов этого предания, также указал преподобный Сергий. Поэтому лет десять-пятнадцать тому назад, на основании предположения, что один из приделов, или, может быть, даже главный престол древнего храма был первоначально освящен во имя Сергия Радонежского (чему не было ни документального подтверждения, ни опровержения), старую церковь С. 66: в некоторых епархиальных документах и списках, чтобы не путать ее с новым Троицким храмом, стали записывать Сергиевской.

С исторической точки зрения версия о существовании престола во имя преподобного Сергия, во-первых, ставится под сомнение рядом вопросов: для чего понадобилось упразднять освященный придел? Почему в память об освященном престоле не осталось ни часовни, ни памятного столба? Почему в документах и на картах XVIII-XIX веков, то есть еще до постройки нового храма, уже находим «Троицкие» село и погост, а не «Сергиевские»? Во-вторых – видимо, уже после появления в 1990-х второго названия, – был найден и опубликован документ об освящении храма как Троицкого при самой его постройке в XVII веке.

Дата этого строительства – 1675 год – несомненно, выделяется главным ориентиром в истории селения и моментом качественного перерождения населенного пункта. Известно, что церковь в своей деревне Бобырево построил царский стольник Роман Федорович Боборыкин. Сразу хочется предположить, что вотчина получила название по фамилии своего владельца. Но анекдот заключается в том, что Боборыкин в 1643 году купил уже существовавшее Бобырево, известное, по крайней мере, с XVI века «на речке на Бобырке», по которой, похоже, и было названо. Более того, именно Боборыкин-то и уничтожил созвучие фамилии и топонима, превратив сооружением церкви деревню Бобырево – точнее, к тому времени уже «сельцо» – в село Троицкое.

В 1682 году оно было по государеву указу – то есть, очевидно, еще при царе Федоре Алексеевиче – куплено к дворцовым вотчинам, в Хлебный приказ, и в том же году пожаловано Ново-Иерусалимскому монастырю. Отказная книга, которая утверждала село за монастырем и содержала описание боборы-кинского Троицкого храма, приводит одновременно и неопровержимое свидетельство об изначальном освящении престола во имя Святой Троицы: «Церковь во имя Живоначальныя Троицы с пределы древянная, клетцки, крыта тесом, о трех главах; а в церкви местных образов: образ Живоначальныя Троицы, Сергиево видение, образ Покрова Преев. Богородицы, образ Успения Преев. Богородицы, образ Николая чудотворца, образ чудотворца Сергия и преподобного чудотворца Саввы на одной цке; писаны все на красках».

Но куда же – и главное, когда же – исчезли трехглавие и приделы? Почему остался только высокий одноглавый четверик с граненой апсидой и трапезной, так что церковь, как считают историки архитектуры, по характеру своих объемов стала гораздо ближе к образцам начала XVIII века?

Как выясняется из документов, при Боборыкине в новопостроенном храме был освящен только главный престол. Устройство и освящение боковых алтарей так и не состоялось, поэтому в 1850-1853 годах – вероятно, при поновлении храма и строительстве колокольни П. Г. Цуриковым – неосвященные приделы были ликвидированы «как лишние пристройки». Кстати, по тем же данным, цуриковская колокольня сменила колоколенку «на крыше» самой церкви, первоначально относившейся, таким образом, к древнему типу храмов «иже под колоколы». При предыдущем ремонте, в 1830-х, под стены здания был подведен фундамент из белого камня, трапезная была перестроена, окна – расширены, сруб – обшит тесом. Когда тесовая обшивка при реставрации 1985-1986 годов оказалась снятой и появилась возможность обследовать бревна, их внешний вид наглядно подтвердил специалистам разновременность трех частей церкви: собственно храма (четверика с апсидой – древнего ядра здания), трапезной и колокольни.

Исходя из возникавшего намерения деревянную церковь разобрать, представляется, что сразу же после освящения нового, каменного храма в нем и стали, за исключением разве некоторых праздников, проводиться практически все богослужения. Почти не прерывались они и в послереволюционные годы. По рассказам старожилов, слышанным нынешним троицким священником Анатолием Игнашовым, С. 67: сургучная печать на дверях храма в 1930-е годы появлялась, но не более чем на неделю.

Временное закрытие церкви было, по-видимому, связано с арестом ее клира. 7 ноября 1937 года сотрудники НКВД арестовали одного из священников Троицкого храма – Александра Ильича Машкова. Мучительными допросами в Таганской тюрьме – сопровождавшимися, как водилось, угрозами и, возможно, пытками, – отец Александр вынужден был дать показания против своих собратьев, будто бы во главе с ним они организовали контрреволюционную группу. По этому оговору 18 ноября Истринское районное отделение НКВД арестовало второго приходского священника Ивана Ивановича Орлова (1881-1938), диакона Петра Ивановича Троицкого (1897-1938) и церковного старосту Михаила Степановича Строева (1876-1938). 27 ноября 1937 года все они были приговорены к десяти годам заключения и вскоре же погибли в разных лагерях Сибири и Дальнего Востока (судя по массовым казням тех лет, они могли быть там попросту расстреляны).

Как сообщается в житии священномученика Иоанна Орлова, серьезная угроза закрытия и переделки нависала над старым Троицким храмом. Помещение местной школы председатель сельсовета продал кому-то под дачу, а под школу решил приспособить древнюю деревянную церковь. Однако жалоба общины на действия председателя была тогда рассмотрена некой полномочной комиссией, которая обязала договор о продаже школьного здания расторгнуть, и храм был спасен. Чего приход все же лишился, так это домов причта: один из них, где жил настоятель, был отобран под клуб, а другой, где останавливались богомольцы, кем-то был подожжен и сгорел – установленный позднее памятник воинам-односельчанам, погибшим в годы Великой Отечественной войны, находится как раз на его месте.

26 или 27 ноября 1941 года поселок захватили немецкие войска. В разгар боя снаряды пролетали прямо над храмами. Обстрел продолжался несколько часов. Священник Александр Смольянинов, служивший в Троицком во время войны и несколько послевоенных лет, не покидал церкви – воспоминания очевидцев и их пересказы путаются, стираются, но, кажется, по просьбе батюшки его запирали в подвале храма, где он беспрестанно молился... И снаряды с бомбами храмов не задели – ни нового, ни старого. Но опасности еще не миновали. Пишут, что спешно уходя 9-10 декабря, фашисты просто не успели взорвать или поджечь церкви. Рассказывают, что они загнали жителей в каменный храм и там заперли. Сельчане молились, прощались с жизнью, думали, что сожгут. Но когда утром двери открылись, оказалось, что поселок уже заняли наши. 11 декабря был освобожден город Истра.
До назначения настоятелем Троицких храмов Руфа Александровича Полякова в них, кроме уже упомянутого отца Михаила, священствовал также с конца 1950-х годов отец Василий Решетников, затем – отец Борис Цепенников, товарищ отца Руфа по Московской духовной семинарии. В послевоенные советские годы, как и сейчас, Троицкий приход окормлялся только одним священником, службы также совершались по субботам, воскресеньям и праздникам, но ко всему этому в 1970-е годы на первый план неожиданно вышла роль Троицкой церкви как крестильного храма. Многие москвичи и жители Подмосковья стали тогда интуитивно все более ощущать необходимость креститься и крестить своих детей. В Троицком же контроль над крещениями, осуществлявшийся атеистической властью, был – особенно в отличие от городских храмов – очень слабым. Опасавшиеся неприятностей по партийной и служебной линии старались этим воспользоваться.

«...В семидесятые годы был очень большой наплыв желающих креститься, – вспоминает протоиерей Сергий Поляков. – Поскольку вокруг Троицкого располагались санатории, дома отдыха, пионерские лагеря, люди приходили буквально валом. И папа за субботу, за воскресенье до двухсот человек крестил. Если сейчас сказать любому современному священнику, никто не согласится один крестить столько людей, столько детей сразу. А он, будучи инвалидом – причем многие С. 68: прихожане даже не знали, что у него протез, он даже не хромал, – вот он за субботу, после литургии, крестил по восемьдесят, по девяносто человек. А в воскресенье – под сто, за сто».

С возрастом хромота, однако, стала обнаруживаться. Да и не в ней дело. Прихожане, конечно, знали, что он воевал, что лишился ноги. Но и эта история была, видимо, уже только неким ореолом, шлейфом популярности и авторитета отца Руфа. В центре всего того, что о нем знали или о чем догадывались, был он сам – с его верой, родившейся на поле боя, с его служением, с его твердым, решительным характером. Простодушные прихожанки вспоминают, что на него чуть ли не молились – это, может быть, не очень по-православному, зато искренне и ощутимо передает чувство обожания, которое к нему испытывали.

Харизма батюшки в сочетании с недостаточной информированностью большинства местных жителей и прихожан церкви относительно деталей его биографии порождала и порождает легенды. По одной из них бывший танкист превратился в летчика, будто бы сбитого в 1941 году прямо над поселком. Падая, летчик молился и давал обеты. Падение чудом смягчили большие ели, растущие возле храма. Соскользнув на землю по их хвое, летчик не погиб, но повредил ногу и остался хромым.
Спустя какое-то время он стал старостой, а затем и священником, настоятелем Троицкой церкви.

Особую занимательность этому фольклору придает смешение в одном мифе двух, отчасти совпадающих, биографий. Вторым, помимо отца Руфа, чрезвычайно известным хромцом Троицкого, тоже с героическим прошлым, тоже воевавшим, тоже получившим духовное образование и активно как прихожанин участвовавшим в делах Троицкой церкви был Иван Николаевич Виноградов (1893-1972). По сути, он-то и был тем упавшим недалеко от храмов летчиком.

Сын священника, учившийся после Звенигородского духовного училища и Вифанской духовной семинарии в университете, Императорском техническом училище и нескольких, включая офицерские, авиационных школах, Виноградов в Первую мировую за многочисленные воздушные разведки получил шесть боевых орденов, а в ходе знаменитого Брусиловского прорыва чуть не погиб, совершая вынужденную посадку в Румынии и зацепившись крылом за частокол, 1 мая 1918 года бывшему штабс-капитану, а к тому времени «красному военлету» было поручено пролететь на аэроплане над Красной площадью. Его появление в небе стало кульминацией парада, но над храмом Василия Блаженного у самолета вдруг заглох мотор, и машину с трудом удалось посадить на территории будущего Парка культуры (ЦПКиО) – как показало следствие, в горючее был подсыпан сахар.

В награду за этот полет, кроме большой квартиры в Москве, Иван Николаевич получил обширный дачный участок в нашем Троицком (тогда еще – «Троицком Погосте»), близ Воскресенска (с 1930-го – Истры). Но кроме проживания в Троицком приходе, случилось, действительно, и падение, послужившее основанием для легенд. Работая с декабря 1917 года инструктором Московской авиашколы, Иван Николаевич продолжил прерванное войной обучение в МВТУ, включился в работу Общества друзей воздушного флота и в результате проявился как талантливый инженер, построив с несколькими помощниками самолет собственной конструкции – «Иград» (сокращение от «Иван Виноградов»). Летом 1924 года летчик лично приступил к испытанию своего детища, долетел на нем примерно до Манихина и там – в самом деле, недалеко от Троицкого – рухнул в лес. По воспоминаниям дочери, падая, он молился Николаю Чудотворцу и, конечно, то, что испытатель остался жив, было настоящим чудом. Травма, однако, на этот раз оказалась настолько серьезной, что только сложная операция в Боткинской больнице спасла Виноградова от ампутации ноги, которая с тех пор не сгибалась в колене.

Общение Ивана Николаевича и отца Руфа Полякова началось задолго до назначения последнего С. 69: настоятелем Троицкой церкви: протоиерей Сергий Поляков – старший сын Руфа Александровича, родившийся в 1951 году – вспоминает, что ездил с Виноградовым на авиационную выставку в Тушино, когда учился в 5-6 классе, то есть около 1963 года. Иван Николаевич показывал мальчику чертежи самолетов и увлекательно рассказывал об орнитоплане. Нередко посещал Виноградов и дом Поляковых в Покровском-Рубцове, обсуждая с отцом Руфом и церковные дела, и духовные вопросы.

С 1920-х годов Иван Николаевич был одним из самых неравнодушных и деятельных прихожан Троицкой церкви – периодически, формально или неформально, выполнял обязанности старосты, пел в хоре. Когда в 1930-е годы над храмом нависла угроза закрытия, он вместе с другими прихожанами составил письмо в его защиту и, собирая подписи верующих, обошел несколько близлежащих селений. За это по возвращении с дачи в Москву его арестовали, но в тот же день отпустили – по мнению родных, спасло заступничество ученика Виноградова в авиашколе и с тех пор друга семьи, Героя Советского Союза Михаила Михайловича Громова, да еще память о легендарном первомайском полете над Красной площадью.

Протоиерей Руф Александрович Поляков настоятельствовал в Троицких храмах поселка Троицкого с 1970-го по 1993 год. В Великий пост 1992 года ему стало тяжело творить коленопреклоненные молитвы, и вскоре в помощь ему был назначен священник Геннадий Сандаков (1936-2001), которому в следующем году отец Руф и передал настоятельство, уйдя на покой. Тем не менее, пока позволяли силы, он продолжал по большим праздникам, особенно в Троицын день, участвовать в богослужениях.

Главному редактору газеты «Русь Державная» Андрею Николаевичу Печерскому, по его собственному сообщению, «посчастливилось (очевидно, в середине или конце 1990-х – Д. Я.) отвезти отца Руфа на встречу с его однокашником по семинарии архимандритом Кириллом Павловым». Встреча двух друзей и выдающихся пастырей, о которой идет речь, вероятно, была одной из последних, а может, и последней. Все более дающее себя знать полученное на войне увечье и прочие недуги старости приковали, в конце концов, всеми любимого троицкого батюшку Руфа Александровича к постели. 27 февраля 2010 года отца Руфа навестили прихожане храма Покрова Пресвятой Богородицы в Братцево во главе со своим настоятелем, священником-художником Михаилом Малеевым, который создал при своем храме уникальный Музей подвижников веры и благочестия. После этой встречи к украшающим музей портретам священников-фронтовиков прибавился и портрет отца Руфа Полякова.

Отец Руф скончался у себя дома в Покровском-Рубцово, был отпет в Покровской церкви, с которой началось его служение в подмосковных храмах, и похоронен за ее алтарем – между храмом и своим домом, где он прожил большую часть жизни. Могила его находится в ряду могил других настоятелей этой церкви и невдалеке от могилы вдовы священномученика Владимира Медведюка, матушки Варвары.

«Я пришел через несколько минут после того, как умер папа, – рассказывает отец Сергий Поляков. – А за несколько минут до моего прихода, то есть примерно в тот момент, когда он почил, я сошел на станции Новоиерусалимская и увидел на небе радугу...»